Дата публикации: 28 декабря 2022

Евгений Фигуровский: «Чувствую себя лет на тридцать-сорок»

26 декабря патологоанатому Евгению Фигуровскому исполнилось 85 лет.

Профильное отделение Выксунской ЦРБ открылось в мае 1972 года, и он с первого дня и до сих пор является его бессменным руководителем. К 60-летию общество патологоанатомов России присвоило врачу неофициальное звание «Патриарх патологоанатомической службы».

 

— Профессия патологоанатома ассоциируется с расследованием убийств, вскрытием трупов. В чём на самом деле заключается ваша работа?
 
— О нашей службе мало знают, а ведь в основном мы работаем для живых людей. Исследуем операционный и биопсийный материал, чтобы подтвердить или опровергнуть диагнозы, которые ставят врачи. Наша главная цель — ранняя диагностика злокачественных заболеваний. Иногда врачи и не подозревают опухоль, а мы находим её на клеточном уровне. Пациентов оперируют, и после они живут 30–40 лет. Я считаю, результат стоит затраченных усилий. Умерших, естественно, тоже вскрываем, но это занимает одну пятую часть времени.
 
— Не все студенты-медики хорошо переносят свой первый визит в морг. Каким он был у вас?
 

— Впервые в морг я попал, когда учился на кафедре патанатомии. Помню, что всё спокойно перенёс и в обморок не падал. Это точно.
 
— Когда поняли, что хотите стать врачом?
 
— В школе мечтал стать морским офицером. В военкомате мне предлагали поступить в Ленинградское высшее военно-морское училище. Передумал, потому что мама была врачом. Она работала на руководящих должностях: заведующей поликлиникой, начальником госпиталя, заведующей горздравом, главврачом и невропатологом. В гостях у нас часто бывал заслуженный врач РСФСР Алексей Ратюк. Наверное, его образ подтолкнул меня к решению стать хирургом. В 1961 году я окончил Горьковский мединститут и посвятил специальности 11 лет.
 
— Почему сменили профиль?
 
— Получилось так, что умер местный патологоанатом и мне предложили совмещать основную службу со вскрытием умерших. В 1972-м я получил специализацию в Ленинградском институте усовершенствования врачей и с тех пор работаю в патанатомии. Конечно, из хирургии не очень хотелось уходить, но так сложились обстоятельства. Мой общий стаж — 61 год и 4 месяца.
 
— И вы продолжаете работать, несмотря на возраст. Что удерживает вас в больнице?
 
— Я не представляю себя без этого. Конечно, 85 лет — это много, даже не верится, чувствую себя лет на 30–40 (смеётся). Наверное, сказался мой образ жизни. Я ведь со школьных лет занимаюсь спортом. Играл за сборную института по волейболу, был кандидатом в сборную России. Получил первый спортивный разряд, который сейчас приравнивается к КМС. В 1957 году мы взяли второе место в соревнованиях среди мединститутов СССР. В 1958-м участвовал в Спартакиаде народов РСФСР — был в запасе у сборной Нижнего Новгорода. Спорт меня всю жизнь не отпускает: до сих пор делаю зарядку — без этого не могу. Конечно, не в том объёме, что раньше. Когда-то я не мог себя хорошо чувствовать, если не сделаю утром тысячу прыжков со скакалкой. Далее — закаливание. В проруби я не купался, но зимой набирал таз снега, окунал туда ноги и сидел, пока снег не растает. Сначала было холодно, потом горячо и жарко — это тренировка сосудов. С удовольствием смотрю спортивные программы, уже более 70 лет болею за футбольную и хоккейную команды ЦСКА. Иногда вот так встречаешь пенсионеров, а их уже ничего не интересует. А главное — это, безусловно, работа. Меня она спасает.
 
— Можно ли назвать ваше дело опасным?
 
— На службе мы часто встречаемся с онкологическим материалом, трудно сказать, насколько это опасно — об этом никто не знает. Иногда сталкиваемся с крайне редкими опухолями, когда не обойтись без консультации с областными специалистами. При вскрытии можем нарваться на любую инфекцию, но у нас есть специальные костюмы, маски и респираторы. Стараемся себя беречь. Любой врач рискует заразиться. Терапевты в поликлинике вообще находятся на передовом рубеже.
 
— Как реагируют люди, когда узнают, что вы патологоанатом?
 
— По крайней мере, никто не убегает и не шарахается. Мне кажется, люди относятся так же, как к любому другому врачу. Знакомые часто интересуются, кто от чего умер. Родственников я информирую как можно доступнее.
 
— У патологоанатомов есть приметы и суеверия?
 
— Я про такие не слышал. А вот в хирургии у нас был закон парных случаев: если в ночное дежурство поступает больной с аппендицитом или язвой желудка — жди второго с тем же диагнозом. Как правило, это совпадало. А так, мне кажется, я реалист.
 
— Верите в Бога?
 
— Сказать, что не верю, не могу. Хотя когда вижу верующих, которые на коленях чуть ли головой не бьются об пол, — таких тоже не понимаю. Во время учёбы в Москве мне приходилось бывать в храме Христа Спасителя. Стоя в трёх метрах от патриарха Московского и всея Руси Алексия, я впервые ощутил, как от человека идут тепло и добро. После службы почувствовал на душе облегчение. В церковь тянет. Вера в Бога — это в общем-то вера в добро.
 
— Как думаете, есть ли жизнь после смерти?
 
— Не знаю. Такой жизни, как на земле, точно нет. Говорят, душа после смерти куда-то уходит, не зря же отмечают 9 и 40 дней. Где-то вычитал, что люди чаще умирают за месяц до или после дня рождения. Проследил статистику и обнаружил, что 47% людей попали именно в этот промежуток. Видимо, защитная сила организма слабеет, может, это связано с космосом или ещё с чем-то. Ведь мы же люди природы, такие же как животные, только разумнее.
 
— Что пожелаете молодым медикам?
 
— Нас учили так: обращайтесь к пациентам так, как хотели бы, чтобы обращались с вами, вашими родственниками или друзьями, и пользуйтесь их полным доверием. Вы должны сделать всё, чтобы больному было легко от вашего разговора, чтобы он чувствовал, что ему хотят помочь. Ведь не зря же говорят, слово лечит.
 

Все новости